ОБ

МНЕ

МОЁ ТВОРЧЕСКОЕ CREDO
И 50 ФАКТОВ О МОЁМ СОСТОЯНЬИ

*

1. Моё творческое, поэтическое credo - апелльясьён пар экселлянс, и я не обязан знать, что это значит. Меня интересуют вещи, а не слова, точнее сказать - слова меня интересуют как вещи, в качестве вещей. "Апелльясьён пар экселлянс" прекрасно звучит, и мне, как поэту, этого достаточно, чтобы сделать эти слова своим девизом. Денотат я бросаю критикам, как обглоданную кость - псам.

2. Тем не менее, я не далёк от вещей. Я использую в своих стихах Хуй, Жыда, Пзду, Жоппу, Пиздец Ниибацца, и прочие вещи такого рода. В своё оправдание могу сказать, что никогда не использую слов "хуй", "пизда", и тому подобной грязи, которой не место в литературе. Отличие Хуя от слова "хуй" известно всем порядочным людям, так что останавливаться на этом я не считаю возможным. Разумеется, чтобы Хуй в строке не торчал, Пзда не бздела ставридою на читателя, а Жоппа не сверкала граней своих полноцветьем, я прикрываю эти объекты соответствующими (или похожими) словами. Однако, я различаю прикрытие словом вещи (процедуру невинную, и, в общем-то, полезную как для слова, так и для вещи) от использования слов как таковых (что уже идёт по совсем другому ведомству, ибо составляет предмет дискурсивной ответственности).

3. Белое для меня - это белое, а не чёрное, и даже не пепелесое. Кстати, не переношу цвет пепла, и ещё цвет прыщавого авокадо.

4. Я избежал всеопределяющего влияния Бродского, что до сих пор числю в числе своих несомненных, но недооценённых достижений. Бродский - гениальный таксидермист пленительного, кавалер прекрасной смерти, он способен вкушать серебряной ложечкой пыльцу летучей бабочки. А я - не такой.

5. Я пью кофе, но чищу зубы, и не готов выбирать что-то одно из двух. Я считаю подобный выбор недопустимым обеднением своего мира. Однако, когда я пью бенедиктин, я пью бенедиктин, безо всяких там "но". Здесь уместна строгость. Это противоречие для меня разрешимо на практическом уровне, но как теория повергает меня в глубокое недоумение, из которого часто рождаются стихи.

Это я: Юдик Шерман aka "Раббиёббер", 
Хасяцкий Песнопевец. 
Удостоен Тройного Обрезания. 
Широко известен в Узких Кругах.

 6. Я называю себя "жыдёнком" только поэтически и фигуративно. На самом деле я Жыд. Моё настоящее имя - Юдвиг Шерман, Солнечный Ариец. Последнее добавление сделали мои друзья и доброжелатели, жаждавшие уберечь меня от Холокоста. Я считаю такую предосторожность излишней, и почти никогда не подписываюсь так. Но не исключаю, что мой второй авторский сборник будет подписан в память об этом курьёзном имени, данном мне из страха за меня.

7. Я пью с Размахом, и осуждаю тех, кто пьёт без Размаха. Пить без Размаха - это пьянство, что есть извечный бич русского народа, и яд, разлагающий его.

8. Также, я никогда не занимаюсь Развратом в постелях, считая это излишним и ненужным. В постелях я сплю, а Развратом занимаюсь в креслах и на канапе.

9. То, что я пишу - это результат столкновения моего изощрённого (и недоброго) ума с таким наивным и примитивным явлением, как поэзия.

10. Я считаю, что в хорошем стихотворении мало прилагательных. В очень хорошем (почти гениальном) их может быть сколько угодно - но они уже утрачивают природу эпитета, становятся такой же словесной плотью, резонатором прадревнего поэтического гула, как и все остальные слова, буквы, прочерки и подчерки, гениально точные в своей точности точки, и даже запятые, эти кошачьи коготки слов, запущенные в этот водоворот гуления. Гениальное же стихотворение ни на что не похоже, и говорить о нём бессмысленно: его единственным описанием является оно само.

11. Меня волнует Жыд, как фонетический факт, как лёгкий воздушный организм, весь сотканный из повадок и ужимок, пронзающий ночи мглу (здесь, понятное дело, ночь символизирует нищету символического) во всех направлениях, в том числе и в самых неожиданных. Меня волнуют его капризы, его глючки, его страхи, когда он накрывается с головой тяжёлыми крахмальными простынями и плачет под ними, как маленький человечек.

12. Я никак не связан с МДМ-банком, владельцом Уральской горно-металургической кампании Махмудовым, хозяином металлургического концерна Абрамовым, главой концерна "Базовый элемент" Дерипаской и другими видными предпринимателями. Я не тяготею также и к их противникам, по бизнесу или по жизни. В этих вопросах я совершенно нейтрален. Зато Хлебников, Заболоцкий, и несравненный антисемит Олейников для меня важнее и значительнее, чем вы думаете.

13. Поэзия - боевая наука. Когда говорит масло, пушки молчат, а голос пушек - голос Муз.

Я - в молодости. Подавал надежды кому попало.
Собственноручно выеб множество Студенток, 
Студентов, Аспирантов, Спирантов, Подавателей, 
Преподавателей, Профессоров и Вольнослушателей.
Лаурьят Премий Ленинского и других Комсомолов.

14. В поэтическом споре Цветаевой с Мандельштамом, где первая из упомянутых - гениальная, но легкомысленная гризетка, а не жрица поэзии, подобная Анне Андреевне - небрежно побрезговала потом пышущего и пасущего, побрызгав на него едкой мочой кошачьей иронии, а второй же предъявил распоясавшейся петунье безотчётного неба игру, достижимую лишь потом и опытом, да и то начерно - так вот, в этом извечном споре Стрекозы с Муравьём я насмерть стою на памфиловской высоте Мандельштама. Я поэт пота, поэт опыта. Я пишу стихи долго, медленно, отчеканивая и граня каждую строчку. Дуновение вдохновения занимает в моём поэтическом цеху малое и не почётное место.

15. Я никогда не относился к так называемым "кащенитам", и даже не знаю, что это такое - но, не зная, знаю, что не отношусь. Это доказывает, что мне не чужда априорная апперцепция.

16. Поэтическая техника очень проста. Нужно говорить вслух, не думая - рассусоливать, блекотать, и завораживаться собственным блекотанием. От собственного блекотания надо млеть, входить в состояние заворожённости собственными словами, в самогипноз вот такой. Остальное - детали.

17. Поэзия - это то, что вводит в гипноз, в транс, в том числе и самого поэта. Она автосуггестивна, как это называют люди малограмотные. На самом деле нет такого слова. А поэзия есть, и она вводит в гипноз, в транс, в том числе и самого поэта, конечно, и самого поэта в первую очередь.

18. Не способный очаровываться - не поэт, а, в лучшем случае, версификатор. Но очаровываться можно научиться только через опыт беспрестанного разочарования во всём сущем. Поэтому всякий поэт должен заниматься земледелием, которое есть лучшая школа разочарования: то дождик польёт, то сорняки, бляди, вырастут, как прыщи на теле любимой женщины, то засуха, блядь, шо просто пиздец, то ещё что-нибудь такое.
Я лично предпочитаю садоводство - одно из самых бесплодных занятий, которое только может помыслить себе Жыд. 

Мой богатый американский дядюшка Нат Шерман
со своей супругою. Ублюдок не оставил мне ни гроша,
тем самым принудив заниматься поэзией и садоводством.
Мировая Культурра от этого выиграла - но не в моих глазах.

19. Мои стихи не для "читания глазами", но - вопреки мнимой очевидности - и не для "чтения вслух": меня, скорее, интересовало сложное, напряжённое отношение между фонетической, произносимой, "голосовой" стихией стиха, и его же - буквенной, непроизносимой, зрительной природой. Так, для меня бесконечно важен ритм, парение, звук спотыкающейся буквы и шорох рушащейся в море известняковой строки. Но не менее важны и дифферансы, выделеньица, видимые лишь глазом различия буквичек.

20. Меня всегда волновало то, как рано утром, на рассвете, умываются мышата. Само по себе утро, с его банальными приметами (типа рассвета) вызывало у меня только одно желание - подольше поспать.

21. Я предпочитаю всё воздушное огненному и водяному. Воздух - прелесть: он овевает меня, он гладит мои подмышки, а я им вольно дышу, капая яичным желтком себе на сюртук. Воду я тоже люблю - я ж когда-то вылез из неё, тростинкой шурша, а ещё я в ней купаюсь и стираю полотенца.

22. После разрушения Иерусалимского Храма мастурбация перестала приносить удовольствие, и я сошёлся с женщинами. Стану ли я пидарасом? Один раз - нет, ведь один раз не пидарас, а второго раза не бывает, всякий раз - первый. Всё ж не могу переступить через себя, что-то мне мешает.

23. Я много раз слышал, что ниггеры разносят СПИД, и за это не люблю ниггеров. Ещё я думаю про них, что они слишком много ебутся, и не бреют промежности, думая, что раз они собою чёрные, так уже и не видно. А на самом деле от этой их волосни, небось, ещё как пахнет перепотевшим, перхотью там всякой, бактерьями разными, кому же это любо? Я ещё не уважаю мадьяров, пиндосов, москалей особливо, итальяшек там разных, лягушатников и фрицев. Зато люблю я розы и лилии, лилии больше.

Фамильный Симбол и Емблемат.
Неоднократно и с удовольствием
покрывал его позором.

24. Не кривя душой: не могу я согласиться с тем, что терпентин на что-нибудь полезен. Я не вижу ему никакого применения. В остальном же мои мнения по вопросам нравственным и политическим конгениальны мнениям Пруткова, иного и не ждите.

25. Поэзия - вся - езда, но ни Хуя не в незнаемое, а в остров любви.

26. Я считаю, что коты - суки. Я знаю, что суки - бляди. Я вижу (по котам), что это отношение нетранзитивно: ебущийся кот - скорее кобель, нежели блядь, хотя и бляди среди них тоже встречаются. В этом, и подобных этому размышлениях прошли времена моей младости, обыкновенно отводимой на получение высшего образования.

27. У Олега Чухонцева есть пронзительные строчки о Музе: "идёт, бесстыжая, рукой прикрыв жураву". Вот ведь поразительно что: ужели настоящие русские люди так красиво называют Пзду? В таком случае, я за несгибаемость уст русских.

28. Не хочу служить в армии, и более того, желаю уничтожения всех солдат-с, особенно же аргентинских: они все пропойцы, усы у них до земли, чубы по губам, а шаровары - шириной с Чёрное море. Хочу, чтобы служили бабы: красивые, в сарафанах и колготках с каким-нибудь люрексом, и чтобы служили они мне, а не Аргентине какой-нибудь сраной. Что им Аргентина? Она - сама баба, лесба, а я - мужчина, и очень при том интересный, восточного типа.

29. Я против Джихада, и готов подписать любую петицию на сей счёт.

30. Я не люблю цифру "30", потому что она всякий раз напоминает мне русское слово "ЗО", а я не знаю, что такое "зо", а я не люблю того, чего не знаю: нечего мне в глаза тыкать, вот, дескать, не знает он. Вы, бля, тоже ведь много чего не знаете, например, что такое спондей. А я знаю, но не ору на всех углах - вот, бля, спондей нахх. Скромнее надо быть. А то вот бля всякая курва растопырится нахх со своим "зо" - я бля грамотная, я хуя-моя того-сего-этого нахх. В Жоппу себе засунь это "зо", небось полегчает, сссука.

31. Признаюсь: всем своим творчеством я пишу Ававу на Жыда.
Знайте, люди, знайте, кто не знает, что значит АвАва.
Та Авава - кровавая бумажка, или клятва, которую пишут на Жыдов с целью их дальнейшего погубления, сиречь своего рода чёрная метка Жыдам. Написать на Жыдов ававу – дело страшное. И вот, всё пишется, пишется на Жыдов страшная Авава, последняя Авава, и строй её – Время, и тело её – Память, и буквы её – Хуюквы, и по ней Бродский подлежит последнему кривому суду.

31а. Эта истина не считается, поскольку по самоей сути своей подходит к Истине Тридцатой, но была во оной внеудобь, так что я её вынес, а в другое место не внёс, бо она везде мешает. Это есть тайна "буковки зю", обычно ей томятся маленькие русские дети.
Тайна же сия велика есть: ЗЮ есть нумер 3I-0, а нумер этот чёрный-чёрный, и прибит он чёрными-чёрными гвоздями на чёрной-пречёрной двери клозетного вида, а за дверью той ни клозет, а просто ничто, только вечность дышет перегаром.
Только вот однажды маленький русский мальчик открыл ту дверь, да посикал прямо в вечность - с тех пор всё и пошло нахер по херам, всё то, что хорошо начиналося!

32-50. Я также не люблю цифр, начинающихся с 32, потому что ими обычно нумеруется всякая хуйня. Писать же хуйню я не хочу и не буду, извините: я себя для этого слишком уважаю. Впрочем, с цифры 53 снова начинается ничего себе, но у меня есть только 50 фактов, извините, так что я не дотягиваю до правильного числа их. Если у кого-то есть ещё какие-нибудь факты, в особенности об моей юности (воспоминания, магнитофонные записи, фото- и киноматериалы и т.п.), сообщите мне, чтобы я мог порадовать читателя свежатинкой, как это называют профессиональные мемуаристы.